«Осень патриарха»

Роман «Осень патриарха» продолжает традиции могучей фантастической прозы Гарсиа Маркеса, вписываясь в рамки так называемого «магического реализма», который определяет если не основные события, то, во всяком случае, общую атмосферу произведения. Эта книга, сразу ставшая знаменитой, исследована критикой лучше, чем «Сто лет одиночества»; можно сказать, что с художественной точки зрения она даже выше, чем роман о семье Буэндиа, но последнему присуща непревзойденная свежесть и непосредственность образов, цельность и широта взгляда, позволившие создать неповторимый по убедительности и яркости латиноамериканский литературный мир. Эта мысль стала уже общим местом не только в критических работах, но и в частных беседах. Однако «Осень патриарха» — одно из заметнейших произведений латиноамериканской прозы — заслуживает беспристрастной оценки. Речь идет о книге, которой суждена долгая жизнь, и любой, самый придирчивый взгляд обнаружит в ней высочайшие художественные достоинства. Автор, большой мастер языка, не отражает с фотографической точностью историческое событие, а создает его литературную модель, выявляя главное и не теряя политической объективности. В отличие от романа «Сто лет одиночества» с его проникновенным лиризмом, «Осень патриарха» тяготеет к макроисторическому уровню. Если в первом романе в центре событий — семейные и общественные отношения жителей одного селения, то в «Осени патриарха» трагическая подоплека происходящего, как бы прячущаяся под маской едкой насмешливости, вскрывает страшное зло наших земель: диктатуру, ничем не ограниченную власть одного человека.

Тематически роман принадлежит к циклу произведений о латиноамериканских диктаторах, начатому выдающимся испанским писателем Рамоном дель Валье Инкланом — автором романа «Тиран Бандерас» (1926). И раньше, и позже появлялись книги, в которых фигурировали всяческие диктаторы, «каудильо» или местные царьки феодального типа. Эту тему затрагивали такие произведения, как «Факундо» (1845) Доминго Сармьенто, «Донья Барбара» (1929) Ромуло Гальегоса и другие более или менее значительные произведения, как, например, довольно редко упоминающаяся в этой связи книга Хорхе Саламеа «Умер великий Бурундун Бурунда» (1952).

Однако именно в романе «Тиран Бандерас» эта тема впервые становится центральной, хотя, как отмечалось критикой, он отражает европейский взгляд на чисто латиноамериканское явление, порожденное экономической зависимостью большинства наших стран от иностранного капитала. Роман вызвал в свое время много споров, но его несомненная заслуга заключается в том, что он способствовал выявлению сути этого феномена. Он явно связан не столько с испанской, сколько с латиноамериканской литературой, несмотря на некоторую искусственность языка — не то аргентинского, не то мексиканского. Любопытно, что Валье Инклан подчеркивает антиимпериалистический характер борьбы латиноамериканских народов. Помня о «дипломатии доллара» и «политике большой дубинки», он ясно показывает, каким образом «добрый северный сосед» помогает тиранам удержаться у власти:

«— Если креол и дальше останется у власти, то пусть говорит спасибо пушкам и кораблям Соединенных Штатов.

Скосив глаз, янки поглядел на изгиб своего носа, походившего на тяжелый клюв попугая ара. А толпа индейцев, ожидавших митинга, бушевала:

— Смерть дяде Сэму!

— Смерть гачупинам!

— Смерть захватчикам!»¹

Военные корабли и пушки империализма неизбежно возникали на страницах многих произведений. Если в романе «Осень патриарха» империалисты увозят море и решают исход событий, то в романе «Сеньор Президент» они, оставаясь в тени, поддерживают своих ставленников. Законченный в 1932 голу, роман Мигеля Анхеля Астуриаса стал заметным явлением в литературе наших стран. Сравнить с ним (также и по теме) можно лишь великолепную книгу Аугусто Роа Бастоса «Я, Верховный» (1972). Раньше, в 1960 году, этот писатель опубликовал яркое произведение «Сын человеческий». Многие считают, что роман «Я, Верховный» — лучший в цикле о диктаторах, он глубже опирается на историю, в нем переплетаемся правда и вымысел. Здесь есть и чисто документальные страницы, есть реалистические описания, иногда сближающиеся даже с натурализмом XIX века, и все это сочетается с поэзией и безудержной фантазией, свойственной как раз Гарсиа Маркесу. О колумбийском писателе напоминают и некоторые мотивы романа Роа Бастоса. Дождь из слепых птиц сопоставим с одним из эпизодов романа «Сто лет одиночества»; если в Макондо явился Вечный Жид, то у парагвайского автора мы видим некое чудище в человеческом образе; тема инцеста — одна из основных в романе Гарсиа Маркеса — находит свое отражение у Роа Бастоса в раблезианском описании: «...в духе того человека, который спал с тремя дочерьми, прижитыми им с собственной матерью; одна из них вышла замуж за его сына, так что он спал с ней, своей сестрой и невесткой, и вынуждал сына спать со своей сестрой и мачехой».

Писатель не уточняет, родится ли последний отпрыск этого странного рода со свиным хвостиком или же со слоновьим хоботом.

Другим крупнейшим произведением латиноамериканской литературы стал роман Алехо Карпентьера — одного из величайших прозаиков испанского языка — пол названием «Превратности метода» (1974). В образе Главы нации собраны черты многих латиноамериканских диктаторов. На страницах этой книги также появляется фигура североамериканца, играющего ту же роль, какую в произведении Роа Бастоса, описывающего другую эпоху, играют англичане. «Превратности метода» стал первым из романов этого цикла, который был экранизирован, причем фильм имел большой успех. Литературные и идейные достоинства книги Алехо Карпентьера обеспечили ей заметное место в нашей литературе.

Своим романом «Осень патриарха» Гарсиа Маркес доказал, что тема диктаторов еще не исчерпана, когда писатель освещает ее с собственных эстетических позиций. Задача была не из легких; уже были созданы не только его предыдущие шедевры, но и четыре замечательных романа из цикла о диктаторах, прежде всего «Я, Верховный» и «Превратности метода».

Еще в 1967 голу Гарсиа Маркес сказал в одном интервью:

«Тогда я решил, что это будет огромный монолог, монолог диктатора, над которым вершится народный суд. Надеюсь, у меня все получится, и года через два — три мы снова встретимся здесь и поговорим об «Осени патриарха».

Похоже, что этот первоначальный план при воплощении претерпел изменения². Отношения между персонажами тут не настолько сложны, как в романе «Сто лет одиночества». В романе о диктаторе присутствуют, по меньшей мере, трое из тех, кого мы постоянно встречаем в произведениях Гарсиа Маркеса. Это священник (в данном случае — папский нунций), любитель петушиных боев (Дионисио Игуаран, возможно, принадлежащий к роду Урсулы, а следовательно, родственник семьи Буэндиа) и «королевства красоты» (Мануэла Санчес). Мы находим здесь адюльтер, противопоставленный семейным отношениям, а семья состоит обычно из отца, матери и троих детей, — в роду Буэндиа эта структура постепенно повторяется. Обратим внимание и на такой любопытный факт, что в рассказе «Море исчезающих времен» действует некий Максимо Гомес, а в романе «Осень патриарха» появляется Нарсисо Лопес — имена, связанные с нашей историей и совсем иначе звучащие на Кубе.

Невероятное обычно в «Осени патриарха». У генерала то и дело рождаются недоношенные дети, прижитые с пятьюстами наложницами (это напоминает гаремы султанов и халифов арабских сказок). В рассказе «Очень старый человек с огромными крыльями» девушка превращается в паука за то, что ослушалась родителей; в романе «Сто лет одиночества» по той же причине мужчина становится змеей, а в романе «Осень патриарха» женщина преображается в скорпиона. К необыкновенным событиям относится также и появление у Патриарха новых зубов в стопятидесятилетнем возрасте. А место обитания изгнанных президентов напоминает заколдованные замки из старых легенд.:

«В декабре, когда в карибских странах наступает весна, он подымался в карете по серпантину горной дороги к одинокому, возведенному на вершине самой высокой горы зданию приюта, где коротал вечерок-другой, играя в домино с бывшими диктаторами разных стран континента...»

Наиболее яркие эпизоды романа сопровождаются редкими по силе и выразительности описаниями почти фантастической природы: «...он ...приказал отправить детей из лесных дебрей, где их прятали, в те провинции, где постоянно идут дожди, где нет переменчивых ветров, которые могли бы донести детские голоса до людского слуха, приказал отправить их в те места, где звери заживо гниют от вечной сырости, где даже слова покрываются от сырости плесенью и склизкие осьминоги ползают меж деревьев...»³

Вера в чудеса, свойственная некоторым слоям латиноамериканцев — результат социальной отсталости, помноженной на католичество, — отражена в романе там, где автор рассказывает о чудесах Бендисьон Альварадо, которую Патриарх хочет канонизировать, «потому что мать есть лишь одна — моя мать!»

Этот человек, столь же сильный, столь темный (Бендисьон Альварадо с сожалением говорит, что послала бы его учиться в школу, если бы знала, что он станет президентом), тем не менее оказывается чувствительным к искусству. Его взволновал Рубен Дарио, приехавший в страну Патриарха, чтобы принять участие в вечере поэзии:

«Черт подери как это может быть чтобы этот индеец написал такую прекрасную вещь той же рукой которой он подтирается?» Потрясенный до глубины души неведомым ему доселе языком поэзии, он, как плененный слон, не находил покоя и то бродил взад-вперед, пытаясь ступать огромными ножищами в ритме торжественных и величественных строф, то засыпал, завороженный ритмом звонкого и страстного хорала...»⁴

Юмор, без которого не обходится почти ни одно произведение Гарсиа Маркеса, окрашен здесь мягкостью умного человека, находящего его не в интеллектуальных кругах, а главным образом в народе с его нравственным здоровьем и мудрой, ироничной жизнерадостностью.

Обычно в книгах Гарсиа Маркеса время течет естественно, без заметных нарушений. Но в романе «Осень патриарха» мы видим, как идет игра с целыми историческими эпохами. Достаточно вспомнить ветхозаветное долголетие Патриарха или появление на рейде его столицы каравелл с испанцами, разодетыми, «несмотря на жару, точно трефовые валеты». Повествование как бы качается взад и вперед, несколько раз упоминается о смерти диктатора, несколько раз на страницах романа появляется его труп, и наконец действие завершается его окончательной смертью. Этот прием перекликается с лейтмотивом романа «Сто лет одиночества», — там не раз сообщается о предстоящем расстреле полковника Аурелиано Буэндиа.

Мы хотим привести один отрывок, который, хотя и не характеризует временную структуру романа «Осень патриарха», показывает восприятие времени тираном-генералом — восприятие с ярко выраженной политической окраской:

«...он был осенен догадкой, волшебным озарением, которое явило ему причину всех бед страны, а именно — у людей слишком много свободного времени для всяких там размышлений, поэтому надо чем-то занять это время; с этой целью он возобновил мартовские поэтические состязания и ежегодные конкурсы красавиц, оспаривающих титул королевы красоты, построил самый большой в карибских странах крытый стадион с прекрасной бейсбольной площадкой, обязав нашу команду играть под девизом «Победа или смерть»; в каждой провинции он основал бесплатную школу метельщиц, ученицы которой, фанатично преданные ему за бесплатную науку девицы, рьяно подметали не только в домах, но и на улицах, а затем принялись подметать дороги — проселочные и шоссейные, все подряд, так что кучи мусора возили из одной провинции в другую и обратно, не зная, что с ним делать...»⁵

В своем сравнительно-критическом труде «Превратности верховного патриарха»⁶ Марио Бенелетти пишет о двух недостатках этого романа Гарсиа Маркеса: образ тирана недостаточно правдоподобен, а приемы «магического реализма» и нагромождение гипербол приводят к тому, что диктатор предстает исключительным злодеем, без толики человечности, которая свойственна его собратьям из других романов цикла. Другими словами, односторонность этого образа, в конечном счете, делает его неправдоподобным. Однако следует сказать, что гиперболичность часто несет символическую нагрузку. Скажем, в невероятном долголетии Патриарха можно увидеть относительность времени, ибо задавленному нищетой и отчаянием народу, чья средняя продолжительность жизни наверняка мала, десять или двадцать лет диктатуры должны казаться вечностью. Впрочем, недостаток правдоподобия в романе «Осень патриарха» возвращает нас к первоначальному утверждению о том, что, хотя произведение обладает высокими достоинствами, оно уступает роману «Сто лет одиночества». Мы даже задаемся вопросом, не доказывает ли «Осень патриарха», что способность Гарсиа Маркеса к гиперболам исчерпала себя, не переживают ли его гиперболы осенний закат вместе с Патриархом. Или же писатель способен создать еще более неслыханные и яркие образы, которые не набьют оскомины у читателя, уже утомленного этим пиршеством фантазии? Нелегкая задача стоит перед колумбийским автором, который сумел с честью уйти из Макондо, чтобы подарить нам другие замечательные книги. Что ж, подождем новых произведений, где талант писателя, развиваясь вновь, засверкает во всей своей силе.

Примечания

1. Рамон Валье Инклан. Тиран Бандерас. М., «Художественная литература», 1973 (БВЛ, серия III, том 141) с. 335.

2. Гарсиа Маркес довольно часто меняет свои литературные планы. Достаточно вспомнить историю текстов, напечатанных в газете «Эль Эральдо» под названием «Жираф»; потом они стали набросками к роману «Дом», превратившемуся в ходе работы в роман Палая листва, из которого, в свою очередь, родился роман Сто лет одиночества.

3. Осень патриарха. Цит. изд. с. 39

4. Там же, с. 200.

5. Там же, с. 57—58.

6. Mario Benedetti. «El recurso del supremo patriarca», en Casa No 98, septiembre-octubre, 1976.